Ярченко всегда внушал прислуге и метрдотелям доверие своей щегольской одеждой и вежливым, но барским обхождением. Эмма Эдуардовна охотно закивала головой, точно старая, жирная цирковая лошадь.
— Можно, можно… Пройдите, господа, сюда, в гостиную. Можно, можно… Какого ликеру? У нас только бенедиктин. Так бенедиктину? Можно, можно… И барышням позволите войти?
— Если уж это так необходимо? — развел руками со вздохом Ярченко.
И тотчас же девушки одна за другой потянулись в маленькую гостиную с серой плюшевой мебелью и голубым фонарем. Они входили, протягивали всем поочередно непривычные к рукопожатиям, негнущиеся ладони, называли коротко, вполголоса, свое имя: Маня, Катя, Люба… Садились к кому-нибудь на колени, обнимали за шею и, по обыкновению, начинали клянчить:
— Студентик, вы такой красивенький… Можно мне спросить апельцынов?
— Володенька, купи мне конфет! Хорошо?
— А мне шоколаду.
— Толстенький! — ластилась одетая жокеем Вера к приват-доценту, карабкаясь к нему на колени, — у меня есть подруга одна, только она больная и не может выходить в залу. Я ей снесу яблок и шоколаду? Позволяешь?
— Ну уж это выдумки про подругу! А главное, не лезь ты ко мне со своими нежностями. Сиди, как сидят умные дети, вот здесь, рядышком на кресле, вот так. И ручки сложи!
— Ах, когда я не могу!.. — извивалась от кокетства Вера, закатывая глаза под верхние веки. — Когда вы такие симпатичные.
Александр Куприн. Яма.

Приведённый выше отрывок из книги, на редкость точно описывает часть моего дня и диалоги, которые начинались, как бы совсем издалека, и по мере приближения, намекали мне на то, как можно весело и беззаботно провести выходные. Девочкам скучно, да и конфеток хочется, что можно испить и вина, когда вечер плавно превратится в ночь, где, лёжа под одним одеялом, они будут согревать и греться теплом того, кто сегодня им ближе всех, после всего хорошего пережитого за день… Куприн очень точно передал это настроение в книге, заигрывая и кокетничая, в порыве развести на как можно большие деньги, клиента. Видимо, для некоторых особей я сегодня являлся таким «клиентом». Всё-таки меня поражает определённая узость сознания некоторых людей, ограниченная заимствованными или выработанными шаблонами поведения, которые они пытаются применять в жизни, считая это искусством обольщения или же достижения цели. Тьфу! Колхоз!

Видимо, ещё нескоро мне попадётся тот человек, который будет также явно упираться, как и подпускать к себе всё ближе и ближе, создавая красоту игры с одной стороны, с другой, дополняя — выражать верность своим принципам и идеалам, которые пали за честь, наполнится тем лёгким и пьянящим чувством, которое зовётся влюблённостью; и полностью перейдя вброд на одну сторону реки, стать верным общим идеалам того единственного, с которым бескорыстно согласится делить и радость, и грусть.